Прелюдия g-moll с маршевыми крайними частями, обрамляющими экспрессивно-лирическую певучую середину, вызывала разные толкования. Коган воспринимает ее как «фортепианный вариант» романса «Судьба». Другой исследователь рахманиновского творчества находит в ней проявление «суровой энергии», «красоты воинского подвига», «могучего напора всесокрушающей на своем пути воли».
Столь различное понимание одного и того же произведения двумя исследователями может быть оправдано образной многозначностью самой музыки. В ней есть и мужественная энергия, и воодушевленный порыв, и одновременно тревога перед чем-то неотвратимым, грозно и неумолимо надвигающимся. Жанр марша своеобразно преломлен в первой теме прелюдии, с ее причудливыми, порой даже несколько фантастическими ритмическими очертаниями. Чеканная маршевая поступь соединяется с чертами иронической скерцозности, словно мефистофельская улыбка просвечивает за крадущимися «шагами» темы, из которых потом вырастает суровый, грозно-величественный образ. При этом роль динамизирующего, непрерывно «подхлестывающего» фактора выполняет ритмический оборот, аналогичный тому, который с фатальным однообразием и неизменностью звучит в коде прелюдии d-moll. Этот оборот слышится несколько раз и в среднем эпизоде прелюдии g-moll, являясь связующим звеном между ее тематически контрастными разделами (c). www.belcanto.ru/rachmaninov_op23.html